Вадим Егоров. Эксклюзивное интервью для "Бардов Урала"

6 октября в Уфе состоялся долгожданный концерт Вадима Егорова, классика авторской песни, чье творчество трогает сердца представителей самых разных поколений. Перед концертом я попросила Вадима Владимировича дать интервью для нашего портала.

— Вадим Владимирович расскажите в двух словах о себе.

— О себе рассказывать — дело неблагодарное. Моя жизнь небогата какими-то такими событиями, безумно резкими и неординарными. Я не прошел путь от бомжа до премьера, от металлурга до поэта. Все шло обычным путем: школа, параллельно музыкальная школа, первые, тогда еще робкие попытки написания стихов, потом сочетание стихов и мелодии. Все это расцвело пышным цветом, когда я поступил в Московский государственный педагогический институт.

Институт у нас был действительно особый, культура бардовской песни там была очень заметна, институт в 50-60-е годы выстрелил целую обойму имен, которые сегодня знают все. Это Юрий Визбор, Юлий Ким, Ада Якушева, Борис Вахнюк, позже Вероника Долина. И в этой творческой поэтической атмосфере, которая там была, человек, у которого были хоть какие-то задки, не мог не зашевелится. Таких было много. Как говорил Окуджава: «Все они красавцы, все они поэты…». Вот там я и написал своим первые песни. Вернее, первые я написал в школе, а первые, которые запели, — в институте.

После института я ни одного дня не проработал в школе, хотя это и был пединститут, просто я терпеть не мог этот предмет — преподавание. Почему же я в таком случае поступил в пединститут? А потому, что мне просто некуда было поступать. Я гуманитарий по натуре. Я знал, что в пединституте работают совершенно замечательные преподаватели, так оно и оказалось. В пединститут было поступить гораздо легче, чем, скажем, в университет на филфак. Немаловажным в то время для меня фактом было то, что 9/10 контингента составляли девушки, причем каждая пятая была ну очень хорошенькой. Вот так я поступил в пединститут и закончил его. Потом поступил в Научно-исследовательский институт. Там прошел путь от младшего научного сотрудника до кандидата наук, заведующего лабораторией. В 95-м я из него ушел, и вот теперь видите уже сколько лет занимаюсь только творчеством.

— Когда вы поняли, что вы известный автор Вадим Егоров?

— Вы знаете, на самом деле я это понял очень поздно, и слава Богу. По молодости лет — а действительно был успех, мы собирали огромные залы, все это было очень приятно — осознавать, что песни твои поют от Москвы до самых до окраин, я еще не мог. Я знал, что меня поют в Москве. А вот уже много лет спустя, когда мне стали рассказывать, что мои песни, мои пленки искали на Камчатке или Владивостоке... Эти песни пели, и никто не знал, кто их автор. Это мне и принесло ощущение, что я уже много лет назад вплыл в это движение.

— Есть ли среди песен ваших коллег по перу такая, что вы жалеете, что ее написали не вы?

— Конечно, их очень много. К счастью, у меня никогда не было чувства зависти к коллегам. Вот это ощущение, когда я жалел, что не я, было, но это не было чувство зависти, а наоборот, ощущение качества этой песни и абстрактное желание, чтобы ты написал ее сам. Вообще, надо сказать, в нашем цеху это чувство зависти, подначивания, которое свойственно попсе, отсутствует по очень простой причине: у каждого из нас, из авторов, есть как бы ниша своя, совершенно неповторимая, поэтому и завидовать-то нечему. А вот в попсе — там, конечно, есть свои битвы за песню. Вот написал, предположим, Крутой песню, и начинается борьба, все хотят ее петь. А я свою песню написал, и никто в те времена, ни Визбор, ни Ким на нее не претендуют, им это ни к чему, они свои писали.

— Что вы чувствуете, когда слышите, как ваши песни поют другие?

— Когда поют в компаниях, то это удовольствие, очень люблю, когда мне подпевают в зале, этот интерактив очень приятен. А вот когда исполнители — я здесь человек очень пристрастный. Мне приятен сам факт, что меня исполняют. А вот как это делают, мне чаще всего не импонирует, но объективно это не означает, что плохо, потому что оценка всегда субъективная. Я накладываю чужое исполнение на свое. Мне мое исполнение кажется не то что идеальным, но оно мое. Оно для меня оптимально. Конечно ,это все не совпадает. Поэтому, когда я оказываюсь на конкурсах в жюри, тем более если я председатель, если кто-то поет мою песню, то я отказываюсь от голосования, предоставляя это решать остальным.

— Просто у меня было так, что я слушаю вашу песню в чужом исполнении, и мне досадно: ну не о том написано.

— А бывает очень хорошее, но это редко. Как правило, бывают просто плохие исполнения. Я иногда вижу, в том числе на Ютубе, когда поют мои песни, бывают просто фантастические вещи: то же «Прощание с Нидой», «Панамки»… И вроде все слова те же, а мелодия вообще из другой оперы, и откуда они это взяли, совершенно непонятно.

— Ваш сын участвовал в записи одного из ваших дисков…

— Все про меня знаете!

— Ну, я давняя ваша поклонница. А вот интересно, слушают ли внуки песни столь известного деда?

— Я очень неважнецкий дед. Я однажды к этому институту «дедовщины» свое отношение выразил в таких строчках:

Ноют локти и спина,

Годы цедятся, не пьются.

Детям все отдал сполна.

Внуки? Внуки перебьются.

Ибо твердо знаю я:

В старость, как в тупик, въезжая:

Дети — жизнь еще своя,

Внуки — жизнь уже чужая.

Но, тем не менее, однажды, находясь в Польше я вспомнил об одной из внучек. У меня к ней несколько особое отношение. И написал песенку, которая начинается словами:

Думалось о разном, а теперь в отлучке

Дожил до маразма — думаю о внучке.

Тянущая ручку к ложке на обеде,

Думает ли внучка что-нибудь о деде?

К вопросу о внуках: ну они относятся с некоторым пиететом к моей личности. Наверное, именно потому, что я не балую их своим вниманием. Они знают, что есть такой дед, что он пишет. Во всех семьях есть мои диски. А вот буквально за два дня до приезда меня пригласил мой старший внук, ему 14 лет, на празднование Дня учителя. Он сейчас поступил в колледж. И он там выступал, пел Окуджаву и попросил, чтобы я пришел и послушал.

— Поговорим о современной авторской песне. Кого из современных авторов, и есть ли вообще такие, вы можете назвать достойными продолжателями традиций?

— Это трудно сказать, я бываю очень на многих конкурсах, и там действительно есть ребята яркие. А вот насчет продолжателей… Мы начинали писать в 60-70-е и сейчас уже люди вполне состоявшиеся. Каждый из нас, когда начинал писать и выступать, меньше всего думал о том, станет ли он продолжателем или нет. Просто из нас хлестала эта потребность и самовыразиться, и поиграть со словом, и получить кайф от творчества. Творчество — это вещь удивительно эгоистическая. Когда кто-то начинает писать для людей и об эпохе, то это все, это кранты. У человека есть шанс написать что-то стоящее только в том случае, если он пишет о себе или о чем-то, что прошло каким-то наждаком по его душе. То, о чем он пишет, должно быть событием в его жизни и личности. Другое дело, как он это потом напишет, но это уже шанс. Поэтому насчет того, кто может быть продолжателем, — это все время покажет. Вот недавно совсем, я не буду называть имен, на одном из крупных наших фестивалей мы присудили первое место одному парню, и он мне после этого подарил книжку своих стихов. А песня, которую он пел — он не скрывал, это я пропустил мимо ушей — была на чужие стихи, очень хорошие стихи. Я эту книжку открыл, и не сказать, что мне было очень интересно. Вот он стал лауреатом большого конкурса, получил первое место среди авторов, а вот будет ли он продолжателем — откуда же мне знать. Но то, что есть очень интересные ребята и сегодня, это да. Просто я считаю, что всему свой срок. Когда-то очень давно Окуджава заявил, что авторская песня умерла, и мы дико возмутились этому. А сейчас я начинаю с пониманием относиться к этому высказыванию. Он имел в виду песню свою, ту эпоху, в которой эта песня рождалась. Я думаю, что все-таки жанр этот уходящий. Вот сейчас мы держимся на поколении людей, которые его помнят. И даже не на тех старичках таких 60-летних, как я, а даже на 40-летних. Вот мой сын — он тоже воспитан на этом жанре, и это немножко переходит к его детям. Хотя для них авторская песня уже где-то на пятом месте, после рока, попсы, чего-то еще. И я думаю, что со сменой поколений это уйдет. Поэтому будут ли продолжатели, не будут — это пока непонятно.

— Можете ли вы нарисовать среднестатистический портрет своего слушателя, и изменился ли он, допустим, по сравнению с 70-80-ми годами?

— Может быть, он и изменился, но я не могу вдаваться в эти тонкости, потому что мой слушатель сидит в зале. Но в целом, конечно, это человек, внутренне интеллигентный. Под интеллигентностью я понимаю не уровень образованности, а нечто совсем другое, в словах необъяснимое. В основном, конечно, это люди 40-60 лет и выше. Есть какие-то вкрапления 20-летних, которых я тоже могу отнести к своим слушателям, но это вкрапления, не более того. Хотя однажды в Штатах у меня был концерт в Кливленде и зал (там аудитории небольшие, 80-100 человек), и тут я вижу, что 70 из этих 100 — это абсолютно зеленая молодежь, 20-летние мальчишки и девчонки. Я вышел, начал петь и с удивлением обнаружил, что очень многие мне подпевают. Выяснилось, что у них там есть клуб, мамы-папы их там собрали, чтобы был какой-то магнит, чтобы язык не терялся, и вот они воспитались на этом.

— Несколько слов о Грушинском фестивале. Вы были на старой поляне с новыми организаторами и на новой со старыми. Где больше сохранился дух Грушинского фестиваля?

— На новой, хотя на самом деле она старая, еще более старая, чем та старая. По ощущениям, безусловно. Тем более, что тот фестиваль на старой поляне был первым фестивалем, куда я поехал за 4 года. До этого я совершенно декларативно не ездил. И не поехал бы, если бы меня не обманули. Это уже совершенно другой разговор. Мы с Городницким решили, что пока есть два фестиваля имени Грушина, то мы там не появимся и сохраним статус-кво. И вот 2 года тому назад меня пригласили выступить в Самару, и ребята, которые организовывали фестиваль, мне сказали: «Вадим Владимирович, вот сейчас были всякие суды, и мы их проиграли. Бренд будет отдан тому фестивалю. А мы будем проводить фестиваль, потому как есть место, есть поляна, и он просто будет фестиваль авторской песни, и мы хотим, чтобы вы приехали». Когда я приехал, то даже особо не вглядывался во все эти афиши. Но уже буквально на второй день понял, что оно называется… Они посчитали, что они очень хитрые, тот назывался имени, а этот памяти. И мне уже деваться было некуда — я председатель жюри, пошли прослушивания, и я не стал устраивать демарш. Но тогда же, в тот год, меня позвали и на вторую поляну — Кейльман позвонил буквально спустя 15 дней. Я ему ответил: «Борь, что же ты так поздно позвонил, я потому и согласился, что там не Грушинский и меня уже пригласили, но я вам обещаю, что на следующий фестиваль, если пригласите, то я приеду». Но в итоге у меня все равно какое-то впечатление… От фестиваля оно хорошее, а от того, что все равно они живут по-прежнему два и ничто не меняется, суды не суды... Там он Грушинский, тут он Грушинский, в этом есть какой-то раздрай. Алик Городницкий — он держится, он не поехал, и вообще он прав, а я себя чувствую не очень комфортно.

— То есть на следующий фестиваль уже не поедете?

— Думаю, что не поеду, хотя я недавно в интернете где-то прочел, что я недавно якобы сказал, что уж коли я побывал на обеих Грушах, то теперь буду один год на одном, другой год на втором. Я не помню, может, такое и сказал, но, если честно, уже не хочется.

— 8 сентября произошло довольно интересное событие. Слет Деятелей Авторской Песни. Что это? И как вы к этому относитесь?

— Тут все, казалось бы, просто. Когда меня на этот Слет позвали, то я отказался, потому как у меня на памяти создание АРБы — Ассоциации Российских Бардов. Предполагалось, что она станет полноценным творческим союзом. Но я застал настоящий полновесный творческий союз — это был Союз писателей. В 93-м году он еще был — и был магнитом для писателей. В советское время он действительно давал возможность печататься. Во-вторых, у Союза писателей были свои какие-то приманухи чисто материальные. Были свои дома творчества, была своя поликлиника, очень хорошая, вот какие-то такие штуки. Я вступил и успел дважды побывать домах творчества, понаписал там очень много, кстати, походил в поликлинику на физиотерапию. Это длилось два года, а потом это все у Союза отобрали, и стал он абсолютно номинальным. Вот я плачу взносы, и у меня есть эта корочка.

С АРБой нам даже не выдали эти корочки. Зачем ее создали? Возникла некоторая контора «Рога и Копыта». И я понимал, что сейчас создают новую, еще одни «Рога и Копыта», пока мне не объяснили. В общем-то, это сделал Олег Митяев, и там все очень просто. Митяев замутил одну идею: создание в Москве Дома или даже Дворца авторской песни, хотя кто в этот дворец будет ходить — загадка. Все это так фундаментально: Большой зал, Малый зал… Он эту идею просифонил у Путина, они случайно встретились в Сочи, в неформальной обстановке. На что Путин ответил, мол, изложите это все на бумажке и передайте мне. Митяев передал, Путин там наложил некую резолюцию, мол, поддерживаю. Дальше это пошло в Моссовет и Министерство Культуры. Моссовет и Минкульт сказали, что будут думать, хотя это не факт, но вот понимает, под кого мы будем дом-то строить? Под каких-то бардов? Какие-то отдельны люди, которые пишут песни? Мы можем это строить под какую-то организацию. Вот и кинулись создавать этот союз. Хотя на самом деле выглядит все это очень смешно.

— До нас доходят только отдельные отголоски этих событий, и складывается очень неоднозначное мнение…

— А я думал, совершенно однозначное… Потому как слово «бард» всегда ассоциировалось с абсолютной вольностью тело и мыследвижений. Это как я впервые услышал про «Песни Нашего Века». Понял, что нам предлагают хор бардов, и на меня это произвело совершенно ужасающее впечатление. Другое дело, в итоге в начале они как бы состоялись, это было очень хорошо, правильно, песня ушла на новое поколение. Это потом они стали это тиражировать и лепить диск за диском. То же самое — и Союз бардов. Вот я принял участие в этом собрании по учреждению, потому что меня попросили поддержать эту идею, чтобы уцепиться за строительство дома. Но я не верю абсолютно в него, как в творческий союз. Кто-то сказал: «Понимаете, мы хотим союз, чтобы мы могли помогать тем немолодым бардам, у которых уже нет выступлений, опять же, похороны….» Когда он это сказал, то я встал и сказал, что для меня это меняет дело. Я за!

— Как вы считаете, современные технологии способствуют развитию авторской песни или, наоборот, ее деградации?

— Причем тут современные технологии? Это можно сказать о любом виде искусства: писательство, живопись… Они способствуют… Вообще, что такое «способствуют»? Я полагаю, что, может, лет через 50 или 100 гитара вообще исчезнет, что будет некая штука, возможно, без струн… Поэтому технологии — они, возможно, внесут какие-то изменения в инструментарий…

— А, допустим, доступность? Ведь сейчас, по сути, можно достать любую запись…

— Это уже есть. Интернет фактически обесценил индустрию дисков, записей. В этом плане нам радости особой нет, лишают нас хлеба. Но с этим живут.

Реплика от Рустэма Файрушина: но ведь это хороший пиар!

— Ох, пиар, но ведь мы сделали свой пиар и без всего этого. Нас как не знала основная масса, так и не знает… Так что будет с авторской песней через призму технологий, это пока еще загадка.

— Как раз в свете информационных технологий. У нас на портале есть идея провести Интернет-фестиваль. Идея не новая, интернет-конкурс давно проводят ·Самарские барды, и Грушинский клуб в этом году присоединился. Как вы относитесь к такому варианту конкурса?

— Это уже давно есть, особенно литературные, поэтические конкурсы в сообществе поэтов. Как это будет происходить технически?

— Технически это сделать довольно просто: авторы присылают записанный аудиофайл со своим произведением, и люди его прослушивают.

— Ну, это не ново, в чем-то подобном я участвовал еще тогда, когда издательство «Московские окна», издававшее бардов, объявило по всей стране конкурс, и все слали кассеты. И вот нам эти кассеты раздавали (нас, прослушивающих было человек шесть: Никитин, Берковский, Дулов, Городницкий, я и еще кто-то). Нам каждую неделю выдавали по коробке кассет, и мы это слушали…

— И как вы считаете, могут ли в таком конкурсе выявится действительно уникальные авторы?

— Могут, еще как, особенно для людей из глубинки, для которых выбраться на большой фестиваль — проблема, а вот через виртуальное пространство они могут найтись.

— Ну и напоследок — довольно банальный вопрос: вы счастливый человек?

— Да, особенно последние несколько лет.

Фото Сергея Квитанцева.