Всё радоваться жизни с седою головой

Аватар пользователя Татьяна Помелова
Мультимедиа: 
Тип мероприятия: 

                               Александр Георгиевич Тимофеев  –  замечательный художник, детский поэт, автор прекрасных песен, которые исполняет под собственный аккомпанемент на баяне, полярник, путешественник, очень живой и радушный человек.  9 ноября 2016 г. ему исполнилось 80 лет.
                     Говорят, что после 40 лет человек поворачивает либо в старость (в маразм), либо в мудрость,  другого не дано. Любой из этих путей  зависит от того, на что мы ориентируемся в своей жизни: опираемся на своё внутреннее богатство, реализуя  свои самые главные ценности в этом мире, или просто функционируем – суетимся, бегаем, хотим сделать карьеру, кому-то понравиться, оказаться на какой-то доске престижа с  постоянным ощущением внутренней пустоты, которую пытаемся заполнить деньгами, товарами, знакомствами,  впечатлениями, ощущением собственного успеха, количеством лайков  под  роликом, выложенном  нами  в интернет.
                     Вкус жизни Александра Тимофеева, его путь, его счастье  связаны с его мечтой. Потому что мечта – это некое внутреннее богатство, это предназначение, с которым человек пришёл в эту жизнь, это то, что его волнует, это какие-то самые важные ценности, которые он принёс в этот мир. Он живёт своей собственной жизнью,  осознаёт  её  величие,  принимает музыку своей  судьбы  и по-настоящему  радуется  этому чуду собственного существования.  Потому в свои 80 лет Александр Тимофеев совершенно не похож на старика. Он в прекрасной форме,  у него очень внимательный взгляд, в этом взгляде много интереса, света, любви. Этот свет, эта любовь, словно цветы на дереве, которые распускаются изнутри наружу  –  такая внутренняя человеческая красота,  которую не создать ни какому профессиональному  стилисту.

 Александр Георгиевич, Вы ведь коренной петербуржец, во время блокады тоже жили там, помните что-нибудь о блокаде?

   – Мне было 4, 5 года, когда началась война и мы были всё время в блокаде  –  от начала до конца. Помню окна, крест-накрест заклеенные газетными лентами. Помню фрагменты, как отец приходил и рассказывал сколько он трупов на дороге обнаружил, пока ходил туда - сюда. У меня есть стихотворение о том, как он здоровался с покойниками. Помню прорыв блокады, потому что мы от Ржевского полигона недалеко жили и оттуда началось грохотание пушек. Но мы же не знали, кто это  –  немцы, или наши. Отец говорит: "Вот завтра либо нас не будет, либо, наоборот, будет всё очень здорово".

Голодали?

   –  Конечно! У меня даже есть рассказ "Конина" об этом. Однажды сестра взяла хлебные карточки (хлеб в войну выдавали строго по карточкам) и пошла в магазин получать хлеб на всю семью. Каждый дом был приписан к определённому магазину. Её встретил какой-то мужчина и говорит: "Девочка, сегодня завезли белый хлеб, хотите вместо черного получить белый? Даже больше получится!" Она так обрадовалась, что отдала ему все карточки. Он вошёл в магазин в одни двери, а вышел в другие. Сестра приходит  домой вся заплаканная – ни хлеба, ни карточек. Старшая сестра в обморок упала. Отец работал на военном предприятии, пошёл с этой бедой к своему начальнику. Тот ему говорит: "Ничем не можем тебе помочь". Но поскольку его работа была связана со спиртом – охтинский химкомбинат, ему дали три бутылки спирта, вот, говорят, как хочешь, так и выживай. В это время мимо нашего дома ехали солдаты. А дом был в пригороде, деревянный, его отец сам строил. Нас спасло то, что у нас дрова были, мы топили печь и могли спасаться от холода, в отличие от тех, кто жил в центре Петербурга. Солдаты попросились к нам переночевать. Они везли на санях кости коня. Принесли немного и подают: "Вот хозяйка, свари". Мама сварила. Когда сели ужинать, говорят: "Вот бы сейчас выпить под эту похлёбку!" Отец отвечает: "А у меня есть и выставил бутылку спирта". Когда они уехали, мама обнаружила в коридоре мешок с конскими костями. Она три дня боялась до них дотронуться. Во время войны и голода это было огромное богатство! Отец говорит: "Катя, вари, ты же видишь, они специально оставили". Вот так мы и выжили.

У Вас  в блокаду все в семье выжили?

   –  В нашей семье выжили все. Особенно тяжело было в первую блокадную зиму. Потом брат подделал документы, приписал себе год и ушёл юнгой на флот, на тральщике служить. Средняя сестра Нина пошла в театр, а потом в концертные бригады, а старшая Зоя пошла в армию, в строительный батальон, работала там всю войну, пришла с орденами и медалями.
    А в доме дедушки многие умерли от голода. Прихожу на кладбище, там в ряд кресты стоят: дедушка – 2 апреля 1942, дядя – 23 мая 1942, бабушка – 14 июня 1942. А ведь в это время умирали еще на Пороховых и в маминой родне. Представить нелегко, как отец, изнуренный работой и голодом, месяц за месяцем хоронил родных.
 
А Вы помните, как эту блокаду сняли, как победа была, что вы  чувствовали?

     – Ну,  конечно,  радость огромная была.  Сразу машины с продуктами пошли.  Ведь в блокаду было  125 граммов  хлеба на иждивенца.

Какая у Вас была самая  заветная мечта?

   –  Стать художником. Во втором классе нам задали домашнее задание нарисовать рисунок. Я ничего умнее не мог придумать, как скопировать карандашом картину "Охотники на привале" Перова. Вызвали родителей в школу и спрашивают: "Зачем вы это нарисовали?" Они не понимают в чём дело, он говорят, сам нарисовал. - "Да не может этого быть!" А ещё с детства я очень мечтал петь. Особенно завидовал итальянцам и своей сестре. Она пела "Сильву" в театре музыкальной комедии. Голос у нее замечательный был. Во время войны она иногда попадала с фронтовыми концертными бригадами вместе с Шульженко. Помню, говорила: "Если я запою вместе с Шульженко, её вообще слышно не будет!" Но солдаты её любят больше, потому что она поёт "Синенький скромный платочек", а я арии из оперетт. Сестра потом переделала свою программу, стала русские народные песни петь.

Как Вы стали художником?

     – Дело в том, что я закончил арктическое училище, мне там присвоили офицерское звание, после чего работал на полярной станции "Остров Котельный". Запускал радиозонды – это двухметрового диаметра шары с пропеллером. Надуваешь его водородом, привязываешь прибор и запускаешь. Он показывает температуру, давление, влажность. Это нужно было для самолётов и для космонавтики. Там я нашёл бивни мамонта, моржа и стал резать по кости. Вырезал несколько рукояток для ножей, голову оленя, собачью упряжку. Вернувшись на большую Землю, я уволился из гидрометеоцентра. Стал работать гравером на Охтинском химкомбинате. Из кости мамонта я вырезал несколько небольших, вроде камей, портретов бардов: А. Галича, В. Высоцкого, А. Городницкого, Ю. Визбора, В. Вихорева, А. Агафонова.
   В граверном цехе работал известный альпинист Саша Потапов. Он познакомил меня с веселой компанией "Парнас". Начались поездки на приозерские скалы в майские и ноябрьские праздники, летом – на Карельские озера, зимой с горными лыжами в Карпаты. Из известных парнасцев можно назвать большого художника Виталия Тюленева, автора песен Валентина Вихорева, полярника Леонида Говоруху. И почти все они – альпинисты и слаломисты.
   В поездке в Карпаты я встретил свою будущую жену Тамару, которая училась в институте имени Репина Академии художеств. Я спрашиваю: "А можно пойти с тобой порисовать?" Она: "Пошли!" Посмотрела, как я рисую и говорит: "Тебе нужно учиться, я договорюсь с преподавателями, чтобы тебя взяли вольнослушателем на первый курс". Я с радостью согласился. Вольнослушатель - это когда преподаватели к тебе не подходят, ты ничего не сдаёшь, хочешь  –  приходи, не хочешь  –  не приходи. Я походил так год и через год, несмотря на отсутствие какого-либо художественного образования, поступил на факультет живописи в институт имени И. Е. Репина.
   Было 500 заявлений на 30 мест  –  такой огромный конкурс. Причем 15 человек принимали из союзных республик, из Эфиопии и других стран, и 15 человек нужно было набрать из нас.

Вы портретист?

   –  Да, больше портретист. После института стал много работать, чтобы выставляться и вступить в союз художников СССР. Лучше всего вышел автопортрет с обнаженной на заднем плане. Отнес эту работу на выставком. Там порядок такой: "Войдите", (входишь, ставишь на мольберт свою работу). "Кто Вы, что закончили? Выйдите". Посовещались. "Войдите". К сожалению, Ваша работа не прошла. Не хватило голосов. У Вас есть еще что-нибудь? Я отвечаю: "Нет".
   В следующий раз другая выставка, а у меня ничего лучше нет. Уговорила меня Тамара опять сходить, я сходил, а мне опять говорят: "У Вас другого чего-нибудь нет?" Мой автопортрет был нарисован на фоне обнажённой женщины. Раньше обнажённую нельзя было выставить. Не знаю, может быть это из-за обнажённой всё и было?
   А в третий раз какая-то большая выставка была, я решил, не пойду больше с этим автопортретом. Тамара настаивает: " Иди, на этой выставке совсем другой выставком". Я пошёл, с этим же портретом. Этот портрет прошёл единогласно. Через два дня выставка открылась, я прихожу, а там перед моим холстом толпа народа стоит. Я спрашиваю у знакомого художника: "Это кто такие, почему они там стоят?" Он говорит: "Это закупочная комиссия министерства Культуры СССР". И у меня купили этот портрет. Я заработал за один портрет чуть ли не годовую зарплату. Потом было ещё несколько выставок и меня приняли в союз художников, были закупки дирекций выставок, Волгоградским музеем и др.

У Вас написано много портретов бардов, Вы что с ними делаете – продаёте,  дарите?

   –  Нет, они у меня работают  –  я выставки часто делаю. В Питере есть такая большая библиотека им. Н. Рубцова, у меня скоро там будет выставка - концерт. Выставка как раз будет называться "Портреты бардов". Я уже написал более ста портретов бардов. С Городницкого написал два портрета и ещё несколько рисунков есть. Он как-то пришёл ко мне в мастерскую и говорит: "Саша, я хочу у тебя этот портрет купить". Я отвечаю: "Этот портрет я не продам, потому что я собираюсь сделать на большом холсте групповой портрет ленинградских бардов. Но могу сделать его повтор". Он разочарованно: "Ну, знаешь, повтор всегда хуже...." Но портреты, написанные с натуры я никогда не трогаю. Если писать копию, как бы она не была грамотно написано, все равно какая-то жизнь пропадает. Давай, говорю, напишу повтор, а ты приедешь и посмотришь. Написал, сделал точно такую же дубовую раму, размер такой же и повесил рядом на главной стенке. Он приехал ко мне с женой, ещё несколько человек с ним  было. Я купил хорошую водку, буженину, ещё что-то, стол накрыл. Это было окончание 90-х годов. Он сразу к холстам. Долго смотрел на тот и на этот, потом говорит: "Вот это первый вариант!". Я говорю: "Правильно, угадал". Он сразу оживился: "Я же говорил, первый всегда лучше". Я предложил: "Хорошо, давай сначала выпьем по стопочке, а потом поговорим". Пока они там суетились, наливали, я взял и незаметно поменял местами портреты. Городницкий снова туда идёт, снова долго смотрит и говорит: "Да, всё-таки этот лучше". Я отвечаю: "Ну, если лучше, тогда забирай". Он удивился: "Как, отдаёшь первый вариант!?" Я говорю: "Саша, я их, поменял местами". "А-а-а... , действительно, тогда всё равно". Ну и купил у меня второй вариант.

У Вас в семье все художники?

   –  Да. У Тамары моей был потрясающий талант. Ей не надо было смотреть на что-то, чтобы рисовать. Она всё, что угодно рисовала без всякой натуры - зверей в любом повороте, церкви и т.д. И у дочки такой же талант. Она с 18 лет пошла по издательствам и её взяли, как художницу оформлять детские книжки. Она сделала несколько детских книжек, затем решила выпустить свою. Я там в качестве детского поэта присутствую. Она обошла 3 издательства, в третьем в Москве эту книжку взяли, напечатали. Сначала 5 тысяч, всё раскупили, затем 10 тысяч, затем 25 тысяч, потом заказали ещё и ещё. Общий тираж ее книг уже около трех миллионов. У нее фамилия Катя Матюшкина. Сейчас в книжных магазинах есть её книжки. Я подумал: " А что это я детские стихи пишу, надо бы песни написать". И появились детские песни и не только детские.

Как Вы научились играть на баяне?

   –  Самостоятельно. Когда  у меня появился баян, я в первую же ночь научился играть "Что стоишь качаясь тонкая рябина".  Желание было огромное.  У моей старшей сестры был муж начальник механического цеха  в одном из прядильно-ниточных предприятий.  У них была  большая  фабрика и там был клуб, а в клубе был баянист. Он договорился с этим  баянистом, чтобы тот меня  бесплатно поучил  играть.  Баянист мне объяснил ноты, всё рассказал и говорит:  "Вот тебе маленькая  книжечка,  там  маленькие пьески,  ты  за неделю разбери их, через неделю придёшь и сыграешь".  Я пять дней пробегал,  потом  чувствую, что скоро  уже к нему идти и что пора всё-таки учить. Открываю,  первые три ноты с трудом разучил, а потом смотрю, а там написано: "Перепёлочка".  Я думаю, чего ж там учить-то, итак всё ясно и пошёл дальше бегать. Через неделю прихожу к нему, он  говорит: "Ну, сыграй".  Я ему  сыграл всю  "Перепёлочку".  "Прекрасно!  Вот тебе ещё одно задание, через неделю выучишь вот это".  Я даже не стал смотреть  задание.  Прихожу к нему через неделю  сыграл. Он восхищается: "Это потрясающе, если так дальше пойдёт,  ты через год будешь классно играть.  Ну, разбери ноты прямо при мне".  Я говорю: "А что тут разбирать-то,  ясно же всё". Он спрашивает:  "Да ты что, по слуху  что ли  играешь?" –  "Конечно," – отвечаю я. Он говорит: "Иди и больше ко мне не приходи.  У тебя ничего никогда не получится!".

А песни Вы начали в 60-х годах писать?

   –  Да, в шестидесятых, но чаще на стихи своего друга Володи Чистякова. А когда поступил в Академию художеств, там были такие монстры, у которых по 5 лет художественной школы и художественного училища, они уже по 10 лет отучились, или закончили среднюю художественную школу при Академии художеств, т.е. были готовые художники, и там была огромная конкуренция, нельзя было работать ниже уровнем, я работал, как зверь, поэтому мне пришлось с песнями расстаться надолго.

У Вас ведь и песни, как  картины, просто все  стоят перед глазами. Самая марочная, пожалуй,  "Река".  С какой  такой "натуры" Вы её писали?

–  Моя мама и дальние родственники из-под Луги. Я ещё, когда в арктическом училище учился, мы на каникулы уезжали к ним в деревню. Баньки там стоят на берегу реки, мужики моются первыми, в самый жар, а потом женщины с детьми идут. В это время мужики уже на пригорке сидят и пиво пьют. Раньше они сами варили пиво. Не грели его снаружи, а нагревали камни и бросали в пиво, что бы оно там кипело. Так вот, мужики пиво пьют, а женщины после парилки с визгом бегут остудиться в реку. Мужики, конечно, делают вид, что не смотрят.

Кто Ваш любимый автор-песенник?

–  У меня много любимых: Б. Окуджава, А. Городницкий, Ю. Визбор.  М. Анчарова люблю.  Я с ним был знаком, он мне подарил трёхтомник своих романов. На юбилее у Вячеслава Лысанова я спел ему песню Ю. Визбора "Ах какая пропажа, пропала зима". Он потом нас с женой и дочкой пригласил к себе домой. Кате ещё было лет двенадцать. Анчаров показал свою живопись и подписал нам свою книжку. Катя до сих пор вспоминает, что первый мужчина, который поцеловал ей руку был Михаил Анчаров. Когда мы расставались, он предложил: "Саша, я стихи пишу, а мелодия от меня ушла. Вот у тебя есть музыка. Давай, говорит, я тебе дам подборку своих стихов, может быть ты чего-нибудь сделаешь?" А мы уже одетые были, на пороге. Я сказал: "Ну, хорошо, давай созвонимся". Но у нас так ничего не получилось, через несколько месяцев его не стало.

С Окуджавой Вы были знакомы?

         –  Это трудно назвать знакомством, но я разговаривал с ним несколько минут. Второго апреля 1985 года в день рождения моей жены Тамары в клубе "Восток" в Ленинграде состоялся концерт Булата Окуджавы. Он приехал с Натальей Горленко, представил ее. Окуджава пел свои песни, а Наталья пела на испанском языке на стихи Гарсиа Лорки. Потом они спели вместе "Эта женщина в окне". После концерта элиту клуба пригласили за кулисы, где был накрыт стол. Наши барды попели Окуджаве что-то свое. Помню, ему больше всех понравилась песня Валентина Вихорева "У осени, мой друг". Я сказал, что за столом сидит Тамара, у которой сегодня день рождения. Окуджава поднял бокал за изменницу. В перерыве, в коридоре, Тома разговорилась с Булатом о том, что хорошо бы написать его портрет. Тамара была красивая женщина, у Окуджавы глаза засияли, он практически уже согласился. Тогда Тома подзывает меня и говорит: "Вот мой муж Саша, он замечательный художник, он напишет Ваш портрет. У Окуджавы глаза как-то померкли, он стал отказываться. Я говорю, что вот уже написал несколько портретов известных бардов, припомнил случай с художником Михаилом Нестеровым, когда он попросил Л. Н. Толстого попозировать ему для портрета. Толстой стал отказываться, на что Нестеров заметил:"Я все равно напишу Ваш портрет. Просто, если Вы не попозируете мне, портрет выйдет хуже"(в дословной точности не уверен). Окуджава отказывался: "Вы в Ленинграде, я в Москве, все это так сложно, я буду стесняться…". Я спрашиваю: "А как же Алик Худяков выставляет Ваши портреты?". Окуджава ответил: "Ну он же рисует по фотографиям". Я говорю: "Он пишет в романтическом ключе. Плоская поверхность холста, летят осенние листья и сквозь них чуть проступает плоско прорисованное Ваше лицо. Я бы хотел написать более реалистический, более "кондовый", что ли портрет". Окуджава отвечает: "А что, Вы считаете меня кондовым мужиком?" Я смутился: "Нет", - говорю, - "Что Вы, Булат Шалвович, я имею в виду только технику живописи." Он казал:"Нет, все это очень сложно, я никогда не позировал и буду чувствовать себя неловко." Мы пожали друг другу руки и разошлись.

Александр Георгиевич, Вы  участвуете в концертах, фестивалях авторской песни и имеете большое отношение к ней, как Вы чувствуете,  что  происходит с авторской песней – есть она сегодня или нет?

   –  Я только что с фестиваля "Малиновый аккорд", что проходит в Башкирии, и  больше всего мне  понравилось то, что там было много молодёжи.  Лауреатом стал мальчик 8 лет.  Мне кажется, всё проверяется  временем, в том числе и авторская песня, всё возвращается.  Ведь Вертинского-то мы поём. Но я наблюдаю то, что сегодня происходит в некоторых  клубах авторской песни, и меня  это,  конечно,  не радует.  Раньше, в 60-е годы было намного меньше авторов и исполнителей, поэтому в клубах собирались все свои – те, кто пишет и поёт. Сейчас туда приходит кто попало и все рвутся на сцену, к микрофону, всем хочется  петь, все хотят быть услышанными, но других слушать не хотят – придут, споют и сразу же уходят.  Иногда такую чушь выдают, такое впечатление, что  не только никакой  поэзии, но и сказок Пушкина-то они не читали.

На мой взгляд, самый  важный смысл любого своего послания, которое мы хотим донести до других, не важно, будь то песня, стихи, музыка – быть собой, проявлять то, что важно для тебя. Сегодня можно видеть, как  вся современная шоу индустрия основана на выслуживании перед  социумом, когда люди свои таланты, свой дар, что дан им свыше,  ратифицируют,  и за это получают аплодисменты. Мы можем видеть, что сцена является рассадником бессознательного.   Люди умеют хорошо говорить,  имеют таланты, они яркие, интересные, привлекательные, и  вот эти свои способности они используют для того, чтобы культивировать не очень высокую природу.  Мне кажется, что  и в  авторской песне сегодня этого хватает, как  Вы считаете?

   –  Да. Есть такие деятельные ребята, которые всё время дают понять, что они какие-то значимые. А когда выйдут петь песни, там пустота.  Нагромождение  каких-то высоких слов. Не так давно на одной  встрече один автор подарил мне свою книгу стихов.  Я посмотрел её и там не нашёл ни одного стихотворения, в котором  какой-нибудь пакости или мата не было. И видно, что он никого не любит – ни себя, ни других,  потому что он там такие вещи жуткие, неприятные пишет про женщин, про жизнь, про окружение. Ну если у человека такие проблемы, к психиатру надо идти, или покупать пистолет и стреляться.  Если здесь человеку  всё противно и сам себе противен, ну зачем это транслировать в общество, я не понимаю.
 
Как Вы чувствуете, что у нас сейчас с обществом происходит?

    – Дело в том, что все мы, наше поколение воспитано в СССР, в России и вот оттуда очень многое тянется. Сейчас у нас абсолютно другая молодёжь. Она уже не боится ничего, она не жила ни при сталинских, ни при хрущёвско-брежневских режимах. Молодёжь сейчас разделилась на две группы.  Одна  очень умная и талантливая, во многом превосходит  всех нас, а другая, как Туриянский говорил, "На копчик упала".  Парни идут, матерятся, девицы при этом хохочут, слушают с удовольствием этот мат и сами матерятся так, что уши вянут.

При всём этом, у Вас есть песня, посвящённая русскому мату?

           –  Я не люблю бытового мата. Одно дело, когда матерились в лагерях и окопах  –  там, вероятно, это помогало, как допинг какой-то. Надо человеку выразиться, выговориться, чтобы хотя бы чем-то снять этот стресс. А в быту это зачем? Некоторые люди настолько привычны к мату, что употребляют его, как обычные вещи для связи слов в предложении. Вот он идёт, разговаривает с другом и употребляет мат: "Я тебе б..., говорю....". т. е. он друга своего б... называет по  русски-то если посудить, и даже не замечает этого. Но мат - это ведь вещь несколько магическая.

Да, в каждом звуке заложен какой-то смысл.  И мы всё время находимся в едином пространстве  друг с другом.  Важно осознавать, что мы несём в это пространство.  В зависимости от этого, вся наша жизнь может превратиться либо в звучание очень высокой вибрации, которая возвышает  душу, меняет наше настроение, наше видение, либо, наоборот,  пропитаться очень низкими,  невежественными вибрациями, к которым относится и мат, и грубая речь. Сама лично видела, что даже цветы вянут и перестают расти,  розы чернеют, если рядом  много матерятся.  А что же происходит с  людьми, облучаемыми  такими   вибрациями?

    – То же самое, что и с цветами. При тяжёлом роке цветы тоже начинают вянуть.  В 90-е годы я помогал своей знакомой строить дом. Со мной работали двое её взрослых сыновей.  Один уже с невестой жил.  Как утром вставали, сразу же включали какой-то тяжёлый рок и на целый день. Причём в этой музыке и  мелодии-то  не было слышно,  только бум-бум... Вскоре поженились и его невеста родила урода.

Вам  в этом году исполняется 80 лет.  В каждом возрасте есть своя изюминка, что за изюминка в Ваши  80?

   – С одной стороны, это возраст хороший, когда есть что-то накопленное, когда есть что передать. Но, с другой стороны, это и возраст утрат, когда уходят близкие. Мне везёт. Говорят, что с возрастом друзей становится всё меньше, а у меня  как-то не убывает, а, наоборот, всё время прибавляются новые.  Как на духу: пока я был молодой, меня никто не замечал. А чем больше песен я пою, тем меня больше девушки любят (смеётся).  Мы 1 мая с Боковым сплавлялись по речке в  Рязанской области, он вырезал из белого пластика  полоску и с той и с другой стороны  написал  красивым почерком  слова  из моей песни "Спокойно, старик",  и прикрепил  на  нос байдарки.  Мы с ним уплыли впереди всех, вышли на берег, сели  на пеньки, отдыхаем. А мимо проплывают туристы-байдарочники из других компаний. И какие-то девчонки нам кричат: "Вы как два Хемингуэя".  Следующие плывут и  спрашивают: "А вы не братья?", Боков  отвечает:  "Даже отцы разные", я уточняю: "И матери тоже". Следующие девчонки  кричат: "Вы как два деда мороза!".  Следующие девушки плывут и предлагают нам:  "Мальчишки, а у нас помидорки  есть, угостить?".  Так  что, несмотря на то, что одному 80, а другому 70, нас девушки замечали  и даже мальчишками называли.
 
Вы марафоны бегаете?

  –  За трамваем бегаю, а марафоны нет. Я пилю, строгаю. Сам делаю подрамники, сам режу рамы. Ношу тяжелый баян, рюкзаки… Это ли ни зарядка?!

А какая Ваша сильная черта?

–  Наверное, наследственность не плохая, потому что я сейчас стометровку могу пробежать не хуже молодого. Я еще довольно сильный человек. Для своего возраста, конечно.

Когда Вы были особо счастливы?

   – Я был очень  счастлив, когда увидел свою фамилию в списках принятых в институт  имени Репина  Академии художеств. Потом дочка родилась – тоже такое счастье!!!

А какое у Вас самое сильное поражение было в жизни?

   – Пожалуй,  не было.  У меня  что не задумывалось, со временем всё получалось,  даже с деньгами в самое трудное время, когда  они заканчивались, вскоре  откуда-то появлялись.  Потихонечку, оттуда,  сверху  в нужное время  всегда что-то приходит, наверху всегда помогают.

Чем Вы больше всего дорожите сейчас?

   – Больше всего  дорожу временем, когда  можно работать.  Дело в том, что когда подходит  такой возраст,  то волей-неволей начинаешь думать, что ты оставишь после себя. Раньше я мог работать  с утра до вечера, а сейчас уже как-то устаёшь, да и здоровье  не то.  Задумок-то много, задуманы  большие холсты.  Надо бы поехать на какую-то речку русскую  и написать там лодки, бани, потому что  этих  вот "голых баб, бегущих к реке"  хочу сделать  на холсте, причём на первом плане должна быть лодка  параллельно  холсту.  Вот здесь сидит старик гребёт, а здесь мальчишка,  который на протяжку якобы ловит. И старику уже ничего не надо, он просто гребёт, потупился, а мальчишка  на этих женщин смотрит.  Вот такая идея,  очень хочется  её воплотить. Надо и женщин писать, и лодки, и реку, и баню, и всё. А вот как-то не получается, времени нет. 

Вам бы хотелось что-нибудь поменять в своей жизни?

   – Я  бы ускорил своё созревание, потому что всё это очень медленно происходило. Вообще, русский народ  не очень любит учиться.  Но надо мозги иметь, чтобы понимать, что время не бесконечно. 

Представьте, если бы  Вы знали, что Вам осталось жить неделю, чтобы Вы сейчас сделали?

   – Я  бы с собой взял тетрадочку с рисунками, там вещей 12 начатых и незаконченных, и постарался  хотя бы одну вещь закончить.  Ведь каждый человек хочет после себя что-то  передать, оставить.  Чем больше хорошего после себя оставишь, тем  более счастливая и содержательная жизнь получится.

Всех нас ждёт физическое умирание. Всё ближе и ближе тот день, когда мы уйдём из этого мира. Как Вы к смерти относитесь?

   – Да, всё чаще думаю о ней –какая она будет, как уйду – где-нибудь в поле, в лесу или у дочери на руках, и как приму – со страхом или спокойно?  В общем, чем старше, тем спокойнее начинаешь к этому относиться.  Куда деваться – уйдём, все уйдём. У меня есть стихотворение на эту тему  про зайца:

Пусть все болеют и стареют –
Таков закон.
Ты никогда не будешь,
Верь мне,
Таким, как он.
Не верь ему, скачи беспечно
И там, и здесь
Ты будешь вечно, вечно, вечно
Таким как есть.

А кому Вы сейчас больше всего благодарны и за что?

   – Я благодарен отцу и матери за то, что они вытащили через блокаду всю семью и были очень музыкальны. Я благодарен  своей жене, которой не стало в 2009 году  за то, что она была потрясающий художник  и ни разу в жизни мне не сказала: "Деньги давай".  Никогда в жизни она меня не упрекала, не попрекала ничем, даже если я не зарабатывал, мы как-то обходились без денег и при этом  жили в любви и согласии.  Я очень благодарен моим друзьям и окружающим людям за то, что на мой взгляд я у них не вызываю отрицательных эмоций и многие говорят, что меня любят,  и я их тоже. Так, с любовью,  жить  как-то легче и интереснее...

На форуме: http://forum.uralbards.ru/lubimye_avtory/intervu_s_aleksandrom_timofeevy...

Рекламко